40. Первая в России публичная рождественская ёлка была установлена в 1852 году в Петербурге.

Некоторые исследователи утверждают, что первую публичную ёлку установили на Екатерининском (Московском) вокзале.

Но. Когда Московский вокзал только открыли, его, в честь императора Николая I, в годы правления которого в России появились железные дороги, назвали Николаевским. В 1923 году, так как железную дорогу переименовали в Октябрьскую, он тоже стал Октябрьским. В 1930 году он получил сегодняшнее название − Московский. Был ли он когда-нибудь Екатерининским – неизвестно.

В книге доктора исторических наук, профессора Аллы Аркадьевны Сальниковой «История ёлочной игрушки, или Как наряжали советскую ёлку» − указано, что первую ёлку, доступную для всех, действительно поставили в 1852 году, но не на Екатерининском, а на Екатерингофском воксале (или восхолле), построенном в 1823 году в Екатерингофском парке; это, кстати, довольно далеко от Московского вокзала.

Похоже, что это именно Екатерингофский восхолл в череде переписываний превратился в Екатерининский вокзал. Слово «воксал» («воксхолл») − имело значение увеселительного павильона для публики, в котором проводились танцевальные, музыкальные, развлекательные мероприятия.

Б. Федоров в статье «Гулянье в Екатерингофе 1 мая. Обозрение Екатерингофа» в литературном журнале «Отечественные записки»,
№ 49 за май 1824 года, писал, что Екатерингофский воксал состоял из «ротонды, которой стены отчасти стеклянные, и к коей с двух сторон примыкают два павильона… в одном отделении налево ныне помещается Французский трактир, с большою залою. В самой ротонде устраивается огромная, круглая, с двумя куполами, зала для танцев среди гулянья; хоры с правой стороны… удобны для помещения целого оркестра музыкантов и певчих. Прочие отделения воксала назначаются для зал, в которых могли бы собираться лучшие общества – для разговоров, и найти прохлаждения, плоды и все изобретённое к услаждению вкуса». К огромному сожалению, сейчас воксал увидеть не удастся: 1868 году он начал разрушаться, а в 1880 году – сгорел.

Фотографий первой публичной ёлки − тоже нет. Но, по описаниям, она «одной стороной… прилегала к стене, а другая была разукрашена лоскутами разноцветной бумаги».

 

41. О самых первых советских новогодних открытках.

Первые новогодние открытки, которые постепенно стали символом, отражением политического строя, − появились в 1937 году (напомним: 28 декабря 1935 года в газете «Правда» вышла статья первого секретаря Киевского обкома ВКП(б) и второго секретаря
ЦК ВКП(б) Украинской ССР Павла Петровича Постышева под заголовком «Давайте организуем к Новому году детям хорошую ёлку!» − так в СССР возродили любимый праздник). На самой тиражируемой − было изображение большой пятиконечной звезды и надпись «С Новым годом!» Но даже у коллекционеров сложно найти новогодние открытки, выпущенные до 1939 года, – их было очень мало.

 

42. Самое неожиданное для всех россиян новогоднее поздравление − состоялось 31 декабря 1991 года.

Даты…

8 декабря 1991 года РСФСР, Украина и Белоруссия подписали так называемые Беловежские соглашения, объявившие о прекращении существования Советского Союза.

24 декабря президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв выступил с обращением к народу, в котором объявил о сложении с себя полномочий главы государства.

26 декабря 1991 года Совет Республик Верховного Совета СССР принял декларацию о прекращении существования СССР в связи с образованием СНГ. С башен Кремля спустили красный советский флаг, его заменил триколор.

И как итог…

Бывший советский народ с Новым годом в прямом эфире Первой программы телевидения поздравлял писатель-сатирик, драматург, юморист, актёр Михаил Николаевич Задорнов. В хронометраж он уложиться не смог, и трансляцию боя курантов задержали.

Версии

По одной из версий, новый президент России Борис Николаевич Ельцин заболел. Другая гласила − записанное заранее поздравление просто не транслировали.

По версии самого Задорнова:
«Я уже был довольно популярным писателем-сатириком. Мне предложили вести “Новогодний голубой огонёк”. Я, естественно, согласился. В то время это считалось очень почётно и престижно. С утра 31-го декабря мы репетировали. Вдруг ко мне подошёл побледневший редактор телевидения, отозвал меня в сторону и, продолжая бледнеть на глазах, зашептал:
− У нас ЧП! Горбачёв не президент и уже не может поздравлять советский, нет, русский… короче, наш народ с Новым годом. А Ельцин − он выждал паузу и добавил: − тоже уже не может! Ты понял?
− Почему?
Тогда мы ещё не знали, что означает выражение “президент работает с документами”.
— Потому что не может. Как ты не понимаешь? Как мне объяснила его охрана, он сейчас работает с документами! И будет работать с ними всю неделю, запоем! Охрана жалуется, что он оказался абсолютным трудоголиком, и они устали бегать за документами в магазин! Понимаешь? − Он выделил слово “понимаешь”, как будто разговаривал со мной, как с дебилом.
− И что же делать?
− Как ведущему телеогонька, придётся поздравлять народ тебе. Без поздравления народ оставлять нельзя».

Официальная же версия отмечала, что… Поздравление Михаила Сергеевича Горбачёва транслировать было нельзя − люди не поняли бы. Первый советский канал – смотрел весь бывший Советский Союз, поэтому странно было бы поздравлять людей, которые практически вмиг стали иностранцами, вместе с россиянами. Борис Николаевич – выступил перед россиянами (запись показали 30 декабря) совсем не празднично: рассказал о либерализации цен и не обещал лёгкого будущего.

И в итоге −никто не понимал, как выходить из сложившейся неоднозначной ситуации. Несмотря на тяжёлое положение в стране, люди всё равно устроили себе праздник, как могли, и сели за новогодний стол.

Речь

Михаил Николаевич Задорнов – справился со своей сложной задачей. Его речь − исчезла. Но осталась на любительских записях (снятый на непрофессиональную камеру телевизор).

Он вскользь упомянул об аресте Горбачёва, а Ельцину пожелал мужества:
«…У Вас впереди очень трудный год. Может быть, самый трудный год в Вашей жизни. Но если Вы справитесь и выполните всё, о чём Вы говорили три дня назад по телевидению в воскресенье, Вы будете не просто счастливым человеком, Вы будете человеком, который сам сделал себя счастливым человеком».

Призвал интеллигенцию объединиться, а граждан России не падать духом. Возложил надежды на новых бизнесменов. Просил прощения у стариков, которые в 1991 году голодали.

Завершил поздравление жизнеутверждающими словами:
«…Мы поздравляем всех бывших граждан СССР. Да, СССР больше нет, но есть наша Родина. Можно разделить Родину на несколько государств, но Родина у нас одна. Независящая от границ. Я предлагаю поднять наши бокалы за нашу Родину. С Новым годом, друзья!»

 

43. Первое появление Деда Мороза в художественной литературе состоялось в 1840 году.

В сборник «Сказки дедушки Иринея», опубликованный в 1840 году, писатель, основоположник музыкознания, публицист и издатель Владимир Фёдорович Одоевский (он одним из первых начал писать специально для детей) включил педагогическую сказку
«Мороз Иванович», созданную по традициям устного народного эпоса, считающуюся теперь самой лучшей в его творчестве. В ней впервые давалась литературная трактовка образа обрядового, фольклорного Мороза.

Образ ещё не похож на нашего любимого новогоднего персонажа: действие происходит весной, поэтому Мороз Иванович живёт в ледяной стране, вход в которую открывается через колодец, и приходят к нему сами дети; никаких подарков к определённой дате он не делает, но щедро вознаграждает за идеально выполненную работу…

 

Мороз Иванович

Нам даром, без труда ничего не достаётся, −
Недаром исстари пословица ведётся.

 

В одном доме жили две девочки: Рукодельница да Ленивица, а при них нянюшка. Рукодельница была умная девочка, рано вставала, сама без нянюшки одевалась, а вставши с постели, за дело принималась: печку топила, хлебы месила, избу мела, петуха кормила, а потом на колодезь за водой ходила. А Ленивица между тем в постельке лежала; уж давно к обедне звонят, а она ещё всё потягивается: с боку на бок переваливается; уж разве наскучит лежать, так скажет спросонья: «Нянюшка, надень мне чулочки, нянюшка, завяжи башмачки»; а потом заговорит: «Нянюшка, нет ли булочки?» Встанет, попрыгает, да и сядет к окошку мух считать, сколько прилетело да сколько улетело. Как всех пересчитает Ленивица, так уж и не знает, за что приняться и чем бы заняться; ей бы в постельку − да спать не хочется; ей бы покушать − да есть не хочется; ей бы к окошку мух считать− да и то надоело; сидит горемычная и плачет да жалуется на всех, что ей скучно, как будто в том другие виноваты.

Между тем Рукодельница воротится, воду процедит, в кувшины нальёт; да ещё какая затейница: коли вода нечиста, так свернёт лист бумаги, наложит в неё угольков да песку крупного насыпет, вставит ту бумагу в кувшин да нальёт в неё воды, а вода-то знай проходит сквозь песок да сквозь уголья и каплет в кувшин чистая, словно хрустальная; а потом Рукодельница примется чулки вязать или платки рубить, а не то и рубашки шить да кроить да ещё рукодельную песенку затянет; и не было никогда ей скучно, потому что и скучать-то было ей некогда: то за тем, то за другим делом, тут, смотришь, и вечер, − день прошёл.

Однажды с Рукодельницей беда приключилась: пошла она на колодезь за водой, опустила ведро на верёвке, а верёвка-то и оборвись, упало ведро в колодезь. Как тут быть? Расплакалась бедная Рукодельница да и пошла к нянюшке рассказывать про свою беду и несчастье, а нянюшка Прасковья была такая строгая и сердитая, говорит:

− Сама беду сделала, сама и поправляй. Сама ведёрко утопила, сама и доставай.

Нечего делать было; пошла бедная Рукодельница опять к колодцу, ухватилась за верёвку и спустилась по ней к самому дну.

Только тут с ней чудо случилось. Едва спустилась − смотрит: перед ней печка, а в печке сидит пирожок, такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:

− Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня из печки возьмёт, тот со мной и пойдёт.

Рукодельница, нимало не мешкая, схватила лопатку, вынула пирожок и положила его за пазуху.

Идёт она дальше. Перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят и промеж себя говорят:

− Мы, яблочки, наливные, созрелые, корнем дерева питалися, студёной водой обмывалися; кто нас с дерева стрясёт, тот нас себе и возьмёт.

Рукодельница подошла к дереву, потрясла его за сучок, и золотые яблочки так и посыпались к ней в передник.

Рукодельница идёт дальше. Смотрит: перед ней сидит старик Мороз Иванович, седой-седой; сидит он на ледяной лавочке да снежные комочки ест; тряхнёт головой − от волос иней сыплется, духом дохнёт − валит густой пар.

− А! − сказал он, − здорово, Рукодельница; спасибо, что ты мне пирожок принесла: давным-давно уж я ничего горяченького не ел.

Тут он посадил Рукодельницу возле себя, и они вместе пирожком позавтракали, а золотыми яблочками закусили.

− Знаю я, зачем ты пришла, − говорил Мороз Иванович, − ты ведёрко в мой студенец опустила; отдать тебе ведёрко отдам, только ты мне за то три дня прослужи; будешь умна, тебе ж лучше; будешь ленива, тебе ж хуже. А теперь, − прибавил Мороз Иванович, − мне, старику, и отдохнуть пора; поди-ка приготовь мне постель, да смотри взбей хорошенько перину.

Рукодельница послушалась… Пошли они в дом. Дом у Мороза Ивановича сделан был изо льду: и двери, и окошки, и пол ледяные, а по стенам убрано снежными звёздочками; солнышко на них сияло, и всё в доме блестело как бриллианты. На постели у Мороза Ивановича вместо перины лежал снег пушистый; холодно, а делать было нечего. Рукодельница принялась взбивать снег, чтобы старику было мягче спать, а меж тем у ней, бедной, руки окостенели и пальчики побелели, как у бедных людей, что зимой в проруби бельё полощут; и холодно, и ветер в лицо, и бельё замерзает, колом стоит, а делать нечего − работают бедные люди.

− Ничего, − сказал Мороз Иванович, − только снегом пальцы потри, так и отойдут, не отзнобишь. Я ведь старик добрый; посмотри-ка, что у меня за диковинки.

Тут он приподнял свою снежную перину с одеялом, и Рукодельница увидела, что под периною пробивается зелёная травка. Рукодельнице стало жаль бедной травки.

− Вот ты говоришь, − сказала она, − что ты старик добрый, а зачем ты зелёную травку под снежной периной держишь, на свет Божий не выпускаешь?

− Не выпускаю, потому что ещё не время; ещё трава в силу не вошла. Добрый мужичок её осенью посеял, она и взошла, и кабы вытянулась она, то зима бы её захватила и к лету травка бы не вызрела. Вот я, − продолжал Мороз Иванович, − и прикрыл молодую зелень моею снежною периной, да ещё сам прилёг на неё, чтобы снег ветром не разнесло, а вот придёт весна, снежная перина растает, травка заколосится, а там, смотришь, выглянет и зерно, а зерно мужик соберёт да на мельницу отвезёт; мельник зерно смелет, и будет мука, а из муки ты, Рукодельница, хлеб испечёшь.

− Ну, а скажи мне, Мороз Иванович, − сказала Рукодельница, − зачем ты в колодце-то сидишь?

− Я затем в колодце сижу, что весна подходит, − сказал Мороз Иванович. − Мне жарко становится; а ты знаешь, что и летом в колодце холодно бывает, от того и вода в колодце студёная, хоть посреди самого жаркого лета.

− А зачем ты, Мороз Иванович, − спросила Рукодельница, − зимой по улицам ходишь да в окошки стучишься?

− А я затем в окошки стучусь, − отвечал Мороз Иванович, − чтоб не забывали печей топить да трубы вовремя закрывать; а не то, ведь я знаю, есть такие неряхи, что печку истопить истопят, а трубу закрыть не закроют или и закрыть закроют, да не вовремя, когда ещё не все угольки прогорели, а оттого в горнице угарно бывает, голова у людей болит, в глазах зелено; даже и совсем умереть от угара можно. А затем ещё я в окошко стучусь, чтобы люди не забывали, что они в тёплой горнице сидят или надевают тёплую шубку, а что есть на свете нищенькие, которым зимою холодно, у которых нету шубки, да и дров купить не на что; вот я затем в окошко стучусь, чтобы люди нищеньким помогать не забывали.

Тут добрый Мороз Иванович погладил Рукодельницу по головке да и лёг почивать на свою снежную постельку.

Рукодельница меж тем всё в доме прибрала, пошла на кухню, кушанье изготовила, платье у старика починила, бельё выштопала.

Старичок проснулся; был всем очень доволен и поблагодарил Рукодельницу. Потом сели они обедать; стол был прекрасный, и особенно хорошо было мороженое, которое старик сам изготовил.

Так прожила Рукодельница у Мороза Ивановича целые три дня.

На третий день Мороз Иванович сказал Рукодельнице:

− Спасибо тебе, умная ты девочка; хорошо ты старика, меня, утешила, но я у тебя в долгу не останусь. Ты знаешь: люди за рукоделье деньги получают, так вот тебе твоё ведёрко, а в ведёрко я всыпал целую горсть серебряных пятачков; да сверх того, вот тебе, на память, бриллиантик − косыночку закалывать.

Рукодельница поблагодарила, приколола бриллиантик, взяла ведёрко, пошла опять к колодцу, ухватилась за верёвку и вышла на свет божий.

Только что она стала подходить к дому, как петух, которого она всегда кормила, увидел её, обрадовался, взлетел на забор и закричал:

− Кукуреку… кукуреки!..

У Рукодельницы в ведёрке пятаки!

Когда Рукодельница пришла домой и рассказала всё, что с ней было, нянюшка очень дивовалась, а потом примолвила:

− Вот видишь ты, Ленивица, что люди за рукоделье получают. Поди-ка к старичку да послужи ему, поработай: в комнате у него прибирай, на кухне готовь, платье чини да бельё штопай, так и ты горсть пятачков заработаешь, а оно будет кстати: у нас к празднику денег мало.

Ленивице очень не по вкусу было идти к старику работать. Но пятачки ей получить хотелось и бриллиантовую булавочку тоже.

Вот, по примеру Рукодельницы, Ленивица пошла к колодцу, схватилась за верёвку, да и бух прямо ко дну.

Смотрит: и перед ней печка, а в печке сидит пирожок такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:

− Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня возьмёт, тот со мной и пойдёт!

А Ленивица ему в ответ:

− Да, как же не так! Мне себя утомлять, лопатку поднимать да в печку тянуться; захочешь − сам выскочишь

Идёт она далее, перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят да промеж себя говорят:

− Мы, яблочки, наливные, созрелые; корнем дерева питаемся, студёной росой обмываемся; кто нас с дерева стрясёт, тот нас себе и возьмёт.

− Да, как бы не так! − отвечала Ленивица, − мне себя утомлять, ручки подымать, за сучья тянуть, успею набрать, как сами попадают!

И прошла Ленивица мимо их. Вот дошла она до Мороза Ивановича. Старик по-прежнему сидел на ледяной скамеечке да снежные комочки покусывал.

− Что тебе надобно, девочка? − спросил он.

− Пришла я к тебе, − отвечала Ленивица, − послужить да за работу получить.

− Дельно ты сказала, девочка, − отвечал старик, − за работу деньга следует; только посмотрим − какова ещё твоя работа будет. Поди-ка взбей мою перину, а потом кушанье изготовь, да платье моё повычини, да бельё повыштопай.

Пошла Ленивица, а дорогой думает:

«Стану я себя утомлять да пальцы знобить! Авось старик не заметит и на невзбитой перине уснёт».

Старик в самом деле не заметил или прикинулся, что не заметил, лёг в постель и заснул, а Ленивица пошла на кухню.

Пришла на кухню, да и не знает, что делать. Кушать-то она любила, а подумать, как готовилось кушанье, это ей и в голову не приходило; да и лень было ей посмотреть.

Вот она огляделась: лежит перед ней и зелень, и мясо, и рыба, и уксус, и горчица, и квас, всё по порядку. Вот она думала, думала, кое-как зелень обчистила, мясо и рыбу разрезала, да чтоб большого труда себе не давать, то, как всё было, мытое-немытое, так и положила в кастрюлю: и зелень, и мясо, и рыбу, и горчицу, и уксус, да ещё квасу подлила, а сама думает: «Зачем себя трудить, каждую вещь особо варить? Ведь в желудке всё вместе будет».

Вот старик проснулся, просит обедать. Ленивица притащила ему кастрюлю, как есть, даже скатертцы не подостлала. Мороз Иванович попробовал, поморщился, а песок так и захрустел у него на зубах.

− Хорошо ты готовишь, − заметил он, улыбаясь. − Посмотрим, какова твоя другая работа будет.

Ленивица отведала, да тотчас и выплюнула, индо ей стошнило; а старик покряхтел, покряхтел, да принялся сам готовить кушанье и сделал обед на славу, так что Ленивица пальчики облизала, кушая чужую стряпню.

После обеда старик опять лёг отдохнуть, да припомнил Ленивице, что у него платье не починено да и бельё не выштопано.

Ленивица понадулась, а делать было нечего: принялась платье и бельё разбирать; да и тут беда: платье и бельё Ленивица нашивала, а как его шьют, о том и не спрашивала; взяла было иголку, да с непривычки укололась; так её и бросила.

А старик опять будто бы ничего не заметил, ужинать Ленивицу позвал да ещё спать её уложил.

А Ленивице-то и любо; думает себе:

«Авось и так пройдёт. Вольно было сестрице на себя труд принимать: старик добрый, он мне и так задаром пятачков подарит».

На третий день приходит Ленивица и просит Мороза Ивановича её домой отпустить да за работу наградить.

− Да какая же была твоя работа? − спросил старичок. − Уж коли на правду дело пошло, так ты мне должна заплатить, потому что не ты для меня работала, а я тебе служил.

− Да, как же! − отвечала Ленивица, − я ведь у тебя целые три дня жила.

− Знаешь, голубушка, − отвечал старичок, − что я тебе скажу: жить и служить разница, да и работа работе розь. Заметь это: вперёд пригодится. Но, впрочем, если тебя совесть не зазрит, я тебя награжу: и какова твоя работа, такова будет тебе и награда.

С сими словами Мороз Иванович дал Ленивице пребольшой серебряный слиток, а в другую руку пребольшой бриллиант. Ленивица так этому обрадовалась, что схватила то и другое и, даже не поблагодарив старика, домой побежала.

Пришла домой и хвастается:

− Вот, − говорит,  что я заработала: не сестре чета, не горсточку пятачков да не маленький бриллиантик, а целый слиток серебряный, вишь какой тяжёлый, да и бриллиант-то чуть не с кулак… Уж на это можно к празднику обнову купить…

Не успела она договорить, как серебряный слиток растаял и полился на пол; он был не иное что, как ртуть, которая застыла от сильного холода; в то же время начал таять и бриллиант, а петух вскочил на забор и громко закричал:

− Кукуреку… кукурекулька…

У Ленивицы в руках ледяная сосулька.

А вы, детушки, думайте, гадайте: что здесь правда, что неправда; что сказано впрямь, что стороною; что шутки ради, что в наставленье, а что намёком. Да и то смекните, что не за всякий труд и добро награда бывает; а бывает награда ненароком, потому что труд и добро сами по себе хороши и ко всякому делу пригодны; так уж Богом устроено. Сами только чужого добра да и труда без награды не оставляйте, а покамест от вас награда  − ученье да послушанье.

Меж тем и старого дедушку Иринея не забывайте, а он для вас много россказней наготовил; дайте только старику о весне с силами да с здоровьем собраться.

 

44. О том, как в Европе и США появились знаменитые рождественские карамельные трости.

Карамельная трость (англ. candy cane) − твёрдая карамельная палочка в форме трости. Традиционно она белого цвета, с красными полосами, и со вкусом перечной мяты или корицы (поэтому её также называют «мятной палочкой» [англ. peppermint stick] или «палочкой с корицей» [англ. cinnamon stick]). Но её также изготавливают со множеством иных вкусов; украшают полосками других цветов и толщины. Эта сладость стала такой популярной на Западе, что в честь неё даже придумали отдельный праздник: День карамельной трости – отмечают 26 ноября.

 

Первые упоминания

Скорее всего, сначала карамельные трости были чисто белыми − это обычный цвет сахарных палочек (такими они изображены на рождественских открытках, выходивших почти до конца XIX века). Рецепт приготовления полосатой мятной карамельной трости включён в поваренную книгу «The Complete Confectioner, Pastry-cook, and Baker» 1844 года.

Иммигрант из Германии Август Имгард в 1847 году – самым первым нарядил в США, в штате Огайо рождественскую ёлку рождественскими тростями (а также бумажными гирляндами, печеньем, позолоченными орехами).

О сладкой трости и паре шерстяных рукавиц мечтает героиня автобиографической повести американской писательницы Лоры Инглз-Уайлдер «Маленький домик в Больших Лесах», увидевшей свет в 1932 году; действие её происходит в 1860-е годы.

 

Легенды

Самая традиционная легенда рассказывает, что карамельная трость «изобретена» во второй половине XVII века. Однажды хормейстер Кёльнского собора пытался успокоить мальчиков-певчих в ходе службы. Никакие замечания и наказания не помогали. Тогда он заказал у местного кондитера сладкие длинные леденцовые палочки, которые должны были помочь заставить детей замолчать. Чтобы избежать обвинений в греховности удовольствия, хормейстер «замаскировал» вкусности под учебное пособие: по его просьбе кондитер придал им форму пастушеского посоха – и таким образом они напоминали детям о поклонении пастухов младенцу Иисусу.

По ещё одной из широко распространённых легенд, четыре красные полосы появились на тростях во времена Английской революции, когда пуританские власти под руководством Кромвеля запретили праздновать Рождество. Трости стали в это время опознавательным знаком противников режима. Три тонкие красные полоски − символизировали Троицу; и одна широкая полоса − напоминала об искупительной силе Христа.

В США самая известная легенда рассказывает о том, что карамельную трость придумал производитель сладостей из Индианы. Считается, что именно он заложил в неё несколько важных христианских символов. Белизна − символ чистоты непорочного зачатия Иисуса Христа; твёрдость − краеугольный камень в основании христианской церкви; красные полосы – пролитая Иисусом кровь, а форма – буква J, первая в латинском написании имени «Иисус» (англ. Jesus).

А ещё одна (уже сугубо светская) версия − рассматривает трость как разновидность раннего ёлочного украшения, объясняя её форму тем, что это самый простой способ подвесить её на ёлку.

Интересности собирает –
Татьяна Белоусова